Я был на той кухне, не потому что я тогда имел какое-либо отношение к Никсону, официальному руководителю выставки, а будучи молодым пресс-секретарем американской компании, соорудившей этот самый "типичный американский дом". Выставка была поставлена с целью демонстрации русским тех товаров, которые создает свободное предпринимательство, облегчая жизнь средних американцев. Однако дом моей компании не попал в маршрут официального тура.

Вместо этого "Ник и Дик” направились на выставку цветного телевидения, потребительского чуда того времени. Этот показ технического превосходства, должно быть, раздражил российского лидера. Он заметил запись на пленку и потребовал, чтобы его его замечания были “полностью переведены” на английский язык в Соединенных Штатах. Никсон в своей роли приветливого хозяина с готовностью согласился, выразив надежду на соответствующее обращение с его комментариями в России.

Хрущев тогда резко раскритиковал недавнее провозглашение Соединенными Штатами “Недели порабощенных народов” — в поддержку “народов, порабощенных Советским Союзом” — как пример беспечной провокации. “Вы сами стали мутить воду,” - предупредил он вице-президента. “Какая черная кошка перешла вам дорогу и смутила вас?” Затем он протянул руки к стоящему недалеко российскому рабочему: “Разве этот мужчина похож на подневольного рабочего?”

Никсон, пытаясь быть мистером "свой парень", отметил, что российские и американские рабочие сотрудничали при организации выставки и добавил: “должен существовать свободный обмен идеями. В конце концов, вы не знаете всего на свете.” - в ответ на что Хрущев ответил: “Если я не знаю всего, то Вы не знаете ничего о коммунизме, кроме страха перед ним.” Парируя, Никсон заметил: “При вашем умении давить на собеседника вы сами могли бы стать хорошим адвокатом. Но если бы вы были в Сенате США, вас бы обвинили во флибустьерстве.”

Перемещаясь из студии цветных телевизоров в безобидную выставку "Пепси", Никсон выглядел мрачным; изображая доброго хозяина перед лицом агрессивного участника дискуссии, он совершил ошибку, вскоре повторенную лидерами всего мира. Его военный помощник майор Дон Хьюс наводил справки о месте — вдали от запланированного маршрута — где вице-президент смог бы «собраться» перед встречей с толпой корреспондентов.

Я крикнул майору Хьюсу, “Этот проход ведет к типичному американскому дому!” Он не колеблясь провел Никсона, Хрущева и сопровождавших их лиц в помещение, которые мы назвали “Splitnik”.

Проблема заключалась в следующем: сопровождавшая лидеров толпа могла протолкнуть лидеров через весь дом без остановки. Благодаря Гильберту Робинсону, координатору выставки (а позднее сотруднику государственного департамента администрации Рейгана), я смог снять небольшую секцию ограждения, и Никсон сумел быстро подойти к экспозиции кухни.

Никсон сказал: “я хотел бы показать вам эту кухню. Она, как в наших домах в Калифорнии. Видите эту встроенную стиральную машину?”

Хрущев: “у нас есть такие вещи”.

Никсон: “Американцы заинтересованы в том, чтобы облегчить жизнь своим женщинам.”

Хрущев: “у нас нет капиталистического отношения к женщинам.”

Следующая проблема: во время этого вступительного подшучивания я был в кухне, но руководители стояли к репортерам спиной, и те не могли их услышать. Харрисон Солсбери из "Таймс", говоривший на русском языке, пытался протиснуться через крепких российских охранников в кухню; я объяснил им, что он был демонстратором холодильника. Они пропустили Харрисона; он сел на пол и стал делать заметки для пресс-службы.

Поскольку российская пресса высмеяла американское заявление о том, что дом был доступен рабочим — она назвала его “Тадж Махал” — Никсон отметил, что этот дом стоит 14 000$, и гарантируемый правительством кредит для ветеранов позволяет сталелитейщику, зарабатывающему 3$ в час приобрести его за 100$ в месяц. Хрущев был саркастичен: “у нас есть крестьяне, которые также могут позволить себе потратить 14 000$ на дом.”

Никсон в конечном счете свел тему соревнования к оружию. “Не было бы лучше конкурировать в достоинствах стиральных машин, нежели в силе ракет?”

“Да, но ваши генералы говорят, что мы должны конкурировать в ракетах,” - ответил советский лидер. - “Мы сильны, и мы можем побить вас.”

Никсон, осведомленный о том, что Советы тогда опережали Соединенные Штаты в силе тяги ракетного двигателя, ловко обошел этот момент: “В наше время спорить о том, кто сильнее, означает упустить главное. С современным оружием это просто не имеет смысла. Если война начнется, мы все проиграем.”

Хрущев попытался перебить, но Никсон не позволил: “я надеюсь, что премьер-министр понимает значение того, что я только что сказал... если вы ставите одну из самых могущественных стран в ситуацию, когда у нее не остается никакого выбора, кроме как принять ультиматум или прибегнуть к оружию, тогда Вы играете с самой разрушительной силой в мире.”

Хрущев затих, и Никсон продолжал: “Когда мы садимся за стол переговоров одна страна не может диктовать другой. Это невозможно...”

Хрущев: “Наша страна никогда не руководствовалась диктатами... Это похоже на угрозу.”

Никсон: “Кто хочет угрожать?”

Хрущев: “Вы хотите угрожать нам косвенно. У нас есть мощное оружие также, и наше оружие лучше чем ваше, если вы намерены соревноваться.”

Никсон: “Не суть важно... я не думаю, что это поможет делу мира, если напоминать что вы сильнее, чем мы, потому что это тоже угроза.”

В то время как Никсон получил преимущество в дебатах, а его противник перешел в позицию обороны, Эллиот Эрвитт из Magnum Photos прошел мимо охранников и сфотографировал Никсона, мягко тыкающего свой палец в грудь удивленного Хрущева.

Охранники в конечном счете уловили смысл моей хитрости, и когда я попытался провести фотографа "Ассошиэйтед Пресс" Ганса Фон Нолде как “демонстратора мусоропровода” оказалось, что у Дженерал Электрик не было такого прибора в той дешевой кухне. В отчаянии Ганс высоко подбросил свою камеру через головы участников дебатов в мои руки. После того, как я сделал снимок, я бросил камеру назад. “Ты закрыл объектив пальцем, идиот!” - закричал Ганс, и снова перекинул мне камеру, испытав на себе свирепые взгляды охранников.

Будучи более осторожным на сей раз, я сфотографировал жестикулирующего Никсона и слушающего Хрущева (а также жену моего босса Джинкс Фалкенбург на заднем плане). Раскормленный российский бюрократ не умещался в объективе, и я никак не мог сфотографировать его, не упустив стиральную машину справа. Я щелкнул затвором, запечатлев всех кремлевских шишек и некоего постороннего человека (он получился с закрытыми глазами). "Ассошиэйтед Пресс" быстро переправило снимок так, что российские цензоры не успели пресечь передачу. Взгляд советского лидера был более чем подавлен, и именно эта фотография заняла все первые полосы всего мира.

Западная пресса назвала Никсона победителем “саммита в Сокольниках”, но Харрисон согласился изменить эту формулировку на “кухонную конференцию” по моей просьбе (мой клиент был строителем дома, не Никсоном и конечно не российским парком). Любопытно, что когда телевизионная лента первой части конфронтации была показана несколько дней спустя — в которой дружелюбный Никсон позволил Хрущеву третировать его — относительно небольшая аудитория наблюдала это с мыслей о том, что Никсон “противостоял хулигану.” Действие печати оказалось более эффективным, особенно фотография Эрвита, где Никсон тычет в Хрущева пальцем.

Советское руководство уже хозяйничало в большой части Европы и сотрудничало с Китаем, собиралось доминировать в мире, распространить коммунизм и подорвать капитализм; это не было никаким мифом, и окончательная победа Запада над распространением диктатуры ни в коем случае не была столь бесспорной, как это может показаться на первый взгляд.

В такой момент оценка руководством воли основного противника к сопротивлению — к борьбе, в случае необходимости — становится главным фактором в национальной стратегии. Спецслужбы стараются сделать такие оценки правильно. Проницательный Хрущев ушел от личного словесного поединка с Никсоном, будучи убежденным, что защитник капитализма был не только расчетлив, но и решителен; он позже сказал, что он сделал все, что он мог, чтобы Никсона потерпел крах в ходе своей президентской кампании 1960 года.

После победы, Джон Ф. Кеннеди встретился в июне 1961 года с Хрущевым в Вене, а после уныло сказал репортеру Times Джеймсу Рестону, что “он разбил меня в пух и прах”. Оценивая Кеннеди как несерьёзного противника, Хрущев соорудил Берлинскую стену и затем отправил советские ракеты на Кубу; это вызвало ядерную конфронтацию, которая показала Хрущеву, что его личная оценка воли Кеннеди весьма ошибочна.

Спустя некоторое время после кухонной конференции, в резиденции нашего посла я был представлен Никсону, который сказал: “мы действительно прославили вашу кухню, не так ли?” На государственном обеде 13 лет спустя, сопровождая президента Никсона в Москве как спичрайтер, я увидел того самого незнакомца, который протиснулся и был запечатлен на моей кухонной фотографии, а в конечном счете дошел до вершины Коммунистической горы: это был Леонид Брежнев.

Уильям Сэфайр

Вашингтон